Тишина. После того ада, что творился в лесу, оглушительная, давящая тишина  квартиры Фрай кажется инородным телом, застрявшим в барабанных перепонках. Я все еще слышу эхо. Не звуков, окружавших нас с ней, с ними покончено. Эхо адреналина. Эхо того чистого, животного ужаса, что струился по воздуху, смешиваясь с запахом хвои, крови и пороха. Эхо  учащённого дыхания моей напарницы  где-то рядом в темноте. Того самого, что было единственной нитью, связывающей меня с реальностью, пока всё вокруг превращалось в хаос.

Формальности позади. Разговоры с коллегами, которые ворвались, наконец, в уже почти стихшую бойню, как неумелые дворники, вызванные убирать последствия урагана. Их лица, вытянутые от удивления  были фоном, на котором я оттачивал свою вторую лучшую роль после милого и надёжного друга. Роль уставшего, потрёпанного, но справившегося с кошмаром профессионала. Слегка бледный, расцарапанный,  с тремором в руках, который я выдавил из себя усилием воли, будто выжимая воду из камня. Искусство всегда в деталях. Они видели то, что должны были увидеть: двух детективов, чудом выживших в западне, переигравших вооружённых до зубов маньяков. Тех, кто справился.

Конечно, они не видели правды. Понятия не имели, как я двигался в той тьме. Не как полицейский, отсиживающийся за укрытием и ведущий огонь, в соответствии со всеми инструкциями. А как тень. Как тот, для кого эта тьма - родной дом, отражение его собственной души. Как тот, для кого крики преследуемых и предсмертные хрипы - не какофония собранных вокруг звуков, порождающая страх в душе, а… диссонансная, но всё же музыка. Они не видели, как легко, почти изящно, я обращал оружие охотников против них самих. Как мой нож -  мой верный, холодный друг, не зарегистрированный официально,  находил мягкие места между рёбер, шепча им на ухо последние, что они услышат в этой жизни, истины. Они были сильными, эти ублюдки. Натренированными. С дорогим оружием и купленной храбростью. Но для меня в том лесу они были не охотниками. Жертвами. Медлительными, неуклюжими, шумными игрушками. Хорошо, что там не было камер, а мы с Мартиной вынуждены были разделяться, вопреки всем протоколам - так складывались обстоятельства. А нож, когда судмедэксперт обнаружит эти следы...Подумаешь. Отнял у одного из них, вынужден был использовать несколько раз, когда они подбирались слишком близко, не было возможности выстрелить. Всё допустимо в условиях, в которых мы оказались. Выглядит, звучит героически, на фоне того, что творили те ублюдки, готовые убить даже копов, подобравшихся слишком близко. Никто, я думаю, не будет стараться вникнуть во все детали, когда выглядит всё очевидно.

А она… Мартина. Моя Фрай. Она была великолепна. Неистова и прекрасна, как буря. Её страх был не парализующим, а острым. Он затачивал её до бритвенной остроты. Каждый её выстрел был точным, каждое движение  выверенным. Она не пряталась. Она сражалась. И в её глазах, которые я ловил в отблесках выстрелов, был не животный ужас тех, кого она хотела спасти от дикой охоты, а холодная, яростная решимость. И этот адреналин, этот запах её пота и пороха, её сжатые губы и спутанные волосы с листьями в волосах, царапины и синяки, всё это сводило с ума сильнее, чем любое убийство. Она была живым воплощением той самой трагедии, что я когда-то запустил в движение. И наблюдать за этим в непосредственной близости, быть частью этого, её щитом и её тайным демоном-покровителем… Это был пир.  Абсолютное возбуждение моего сознания.

Теперь всё кончено. Трупы увезли, пострадавших отправили в больницу, нам велели "идти домой, прийти в себя". Стандартная процедура для тех, кто посмотрел в лицо смерти. Для них. Для меня же это была не встреча со смертью, а… свидание со старой, хорошо забытой любовницей. И теперь, когда маскарад закончен, я чувствую опустошение. Не усталость - я полон энергии, будто меня подключили к электричеству. Но эту энергию некуда деть. Её не вложить в отчёт, не выплеснуть на коллег. Она бурлит во мне, требуя выхода, требуя завершения. Я завёлся.

Поэтому я в квартире Фрай. Проводил её, как полагается заботливому другу. Сказал что-то банальное, вроде "Марти, ты уверена, что хочешь остаться одна?" Нашёл причины, почему мне нужно быть с ней рядом, в таком состоянии. Произнёс все реплики, что необходимо напарнику. Она, конечно, ответила что-то столь же банальное, кивнула, поблагодарила. Но дверь в её квартиру закрылась не до конца. Не физически, а метафорически. Та нить, что всегда висела между нами, сегодня натянулась до предела, стала почти осязаемой. И сейчас она вибрировала  от напряжения.
Мы стоим в прихожей Марти. Свет мягкий, тёплый, совсем не тот, что был в лесу. Но он не может скрыть дрожь в её руках, когда она ставит сумку на пол. Не может скрыть расширенные зрачки, в которых ещё плещется отголосок пережитого кошмара, подобного которому она ещё не встречала. Конечно, уже завтра она будет прежней. Собранной, холодной, детективом Фрай во всей её выверенности профессионализма. Но сегодня её крепость дала трещину. Сквозь бойницы прорывается пар её настоящих, неконтролируемых эмоций.

- Сделаешь нам кофе? Мы же замёрзли, как черти в вечных льдах. Спрашиваю по-человечески вполне, устало. Никакого намёка на сарказм. Только искренность. Необходимое в общении с Мартиной искусство.
Она идёт на кухню, а я  - в гостиную. Осматриваюсь, пока она готовит нам чёрный и крепкий как эта ночь напиток, пытаясь отвлечься от собственных ужасных мыслей, сконцентрироваться на чём-то привычном, бытовом. Всё так же чисто, минималистично, почти стерильно. Как и она сама. Только, сегодня здесь витает её страх. Он въелся в стены, в ткань дивана, в воздух, хоть мы только пришли. Я вдыхаю его полной грудью. Это лучше любого парфюма. Это доказательство уязвимости моей самой любимой жертвы. Доказательство того, что её ледяной панцирь можно расколоть.

Слышу, как на кухне звенит посуда. Наверное, её руки всё ещё трясутся. Прекрасно. Ожидание сладостно. Я знаю, что будет дальше. Это неизбежно, как смена времён года. Адреналин ищет выхода. Ужас, столкнувшись с невозможностью быть переваренным сразу, превращается во что-то иное. В жажду подтверждения, что ты жив. В потребность ощутить тепло другого тела, чтобы отогнать холод близкой смерти. Это базовый, животный инстинкт. Я видел его последствия много раз - на местах преступлений, в дешёвых мотелях, где парочки, пережившие аварию, занимались грубым, быстрым сексом, пытаясь заглушить шок.
С Мартин всё будет иначе. Это не будет грубо, чтобы не напугать её, проявляя мою истинную натуру. Это будет…интенсивно.

Фрай возвращается с двумя кружками. Руки её дрожат так, что кофе расплёскивается через край, оставляя тёмные капли на полу. Кажется, она замечает только когда вокруг неё проявляется этот самый небольшой бардак, раздражает её. Это та самая трещина. Момент истины.
В этот момент я делаю шаг вперёд. Не агрессивный. Не резкий. Просто принимаю одну из кружек из её дрожащих рук. Мои пальцы касаются её пальцев. Кожа её холодна, как лёд. Моя же горяча. Слишком горяча для человека, только что вышедшего с холода. Но, увы, при всём желании ничего не могу поделать с этим. И если понадобится, у меня есть тому объяснение - адреналин всё ещё не отпустил. Так банально.

Мартина  не отдергивает руку. Её взгляд поднимается на меня. И в нём уже нет детектива, только что причинившего смерть кому-то, чтобы защитить жизнь другого.  В нём всё ещё то, что осталось после битвы: растерянность, остаточный страх, усталость и… надеюсь, что вопрос, которого я так ждал.
Я не говорю ни слова. Любые слова сейчас это шум, это помеха. Я просто держу её взгляд, позволяя ей видеть. Позволяя ей видеть всё самое необходимое, что скрывается за моей маской уставшего напарника. Позволяя ей видеть силу, которая не была потрачена, а лишь разогрета. Позволяя ей видеть то знание, что отличает меня ото всех. Знание о смерти. Не теоретическое, как у неё, а практическое, интимное.
Она видит. Я читаю это в её глазах. Сначала лёгкое недоумение. Потом - осознание. Не того, кто я есть, нет конечно, до этого ещё далеко. Но осознание той пропасти, что лежит между нашим восприятием только что произошедшего. Для неё это был кошмар. Для меня… что-то иное. И она это чувствует.
Моё сердце бьётся ровно и громко. Контролируемо. Я могу заставить его забиться чаще, если это будет уместно. Но сейчас нет никакого смысла. Сейчас Марти должна чувствовать эту разницу. Должна чувствовать мой абсолютный контроль против хаоса, окружающего её сейчас.

Кофе в наших руках сейчас лишний, хоть я сам попросил его, чтобы придать всему ощущение нормальности. Забираю тот, что в руках Марти, ставлю на ближайший столик. Свой - туда же. А сам возвращаюсь к ней.

Я наклоняюсь. Медленно. Давая Фрай время оттолкнуть меня. Дать пощёчину. Достать пистолет. Что угодно. У неё сейчас столько вариантов, чтобы сохранить личные границы.
Только, она ничего не делает. Смотрит мне в глаза, красивые губы приоткрыты, дыхание снова участилось. Но, кажется, теперь уже не от страха. Не только от него.
Мой поцелуй совсем не нежный. Он не может быть нежным. Он - продолжение этой ночи. Соприкосновение наших губ - утверждение, захват, клеймо. В нём сконцентрирована вся ярость того леса, вся холодная ясность моей мысли и вся та тёмная, невысказанная тяга, что копилась между нами годами. Я чувствую вкус ужаса, непонимания,  на губах Мартины. Солёный, острый. Я чувствую, как её тело сначала напрягается, инстинктивно пытаясь сопротивляться, а потом обмякает, сдаваясь не мне, а тому вихрю эмоций, что наконец вырвался на свободу.

Я наслаждаюсь каждой секундой. Каждым её содроганием, жаром тела Фрай со мной рядом. Я помню каждое её движение, каждый взгляд. Это не просто секс, что станет самым логичным из того, что может произойти между нами. Это - высший акт интимности. Марти ищет утешения во мне, подтверждения жизни, чуть не потеряла которую сегодня. Я же… я коллекционирую. Я поглощаю. Её боль, её страх, её страсть - всё это теперь моё. Каждую частичку девушки рядом, что она открывает в этом порыве, я забираю и запираю внутри себя, в той сокровищнице, где уже хранятся последние вздохи других.

Пока мы целуемся, Мартина позволяет себе быть слабой. Всего на несколько минут. Позволяет себе забыть. И в этом её величайшая ошибка и моя величайшая победа. Потому что в эти минуты она принадлежит не памяти о матери, не погоне за призраком Мясника, не своей работе. Она принадлежит мне. Только мне. как и должна. И когда наступит утро, и она снова натянет маску детектива Фрай, часть её навсегда останется здесь, в этой темноте, со мной. И она будет знать это. Где-то глубоко внутри. Она будет чувствовать эту связь, теперь скреплённую не только тайной, но и плотью, а ещё - совместно пережитым ужасом. Вспоминать наш взаимный стук сердец, общее дыхание.  Я стану главным архитектором её хаоса. Куда менее контролируемого, чем тот, что попытался сегодня завладеть ею.

И она конечно, всё ещё может оттолкнуть меня, как сделала уже однажды. Столкнуться вновь с моим холодом, ледяным пренебрежением. Лишиться самого возможного для неё сейчас тепла, напоминающего о том, что сердце может биться не только от страха. Но и от чего-то другого. Гораздо более приятного.
Так что, не думаю, что Фрай сможет поступить так. Прежде всего с собой.

Теперь, когда начинается новый акт нашей игры, всё будет иначе. Фундамент потрясён. Стены дали трещины.
А я терпеливо буду ждать, когда они рухнут окончательно.